ПАНОРАМА

Уильям Пфафф. ИДЕОЛОГИЯ ЕЩЕ МНОГОЕ ЗНАЧИТ В МИРОВОЙ БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ.

Русские горки XXI века. Ведя разговор о грядущем, необходимо прежде всего понимать: процесс перемен протекает обычно весьма медленно, однако «кумулятивные», поворотные события идут стремительно. Потому прерывание постепенности в истории всегда возможно.

Вполне ответственно сегодня можно говорить о том, что модели общества и политической организации в новом тысячелетии окажутся поначалу теми же, с которыми мы завершили прошлое тысячелетие. Однако гораздо раньше, чем кто–либо думает, международная система изменится кардинальным образом.

Соединенные Штаты являются сейчас и будут оставаться наиболее мощным и влиятельным государством, социальной системой в начальные годы нового тысячелетия. Они же будут единственной сверхдержавой. Рыночная капиталистическая система, доминировавшая последние два десятилетия в той форме, которую придали ей Соединенные Штаты, глобализация под эгидой США будут продолжать свое существование в качестве наиболее наглядной и важной торгово–экономической модели.

Однако как американская позиция, так и преобладающая ныне система окажутся перед лицом вызова. Природу и сущность такого успешного вызова трудно предугадать сегодня. Тем не менее, сама по себе природа доминантных, гегемонистских систем рождает вызовы, влекущие их замену.

Такова фундаментальная политическая реальность. Господство удается удерживать длительные периоды времени тогда, когда оно осуществляется передовой цивилизацией в отношении отсталой (как в случае с Римом). Вызов же американской позиции придет из обществ, которые сами являются достаточно передовыми.

Обернемся на столетие назад. В 1900 г. Британская империя была единственной сверхдержавой. У нее имелись соперники в Европе — также как сегодня у США есть один соперник — Европейский Союз, другой — Россия и прочие иные в Азии.

Тривиальная вера, прозвучавшая столетие назад со страниц мирового бестселлера Нормана Энджелла [Известный общественный деятель–пацифист, нобелевский лауреат.] «Великая иллюзия» (1910 г.), предполагала: общие интересы великих держав, прежде всего их экономик столь близко увязаны и взаимозависимы, что война утрачивает смысл. Существование империй и золотого стандарта сделало тогда мировую экономику, международные финансы даже более «глобализованными», чем сегодня.

Да и деструктивные силы, коим предстояло быть на авансцене почти всего ХХ столетия, в 1900 г. влияния либо не имели, либо вообще не существовали. Как политическое течение марксизм представал пока явлением маргинальным. Ленину было 30, заканчивалась его ссылка в Сибири, за которой последует эмиграция. Гитлеру исполнилось 11, Муссолини 17 лет, да и выступал он как пацифист и социалист. Фашизм с нацизмом еще не существовали.

Европейские империи господствовали тогда на континентах Азии и Африки. Соединенные Штаты формировали собственную империю из бывших испанских владений, захваченных только что в Карибском бассейне и на Дальнем Востоке. Устои габсбургской системы (монархии) были поколеблены национализмом с Балкан, а Оттоманская империя переживала упадок. И все пока казалось таким управляемым!

Китай оставался слабым и спящим. Япония же была начеку, положив конец в 1899 г. привилегиям европейских торговцев на своей территории. Готовилось ее прорывное вхождение в мировые дела, обозначенное поражением русской армии в Порт–Артуре (1904 г.) и потоплением российского флота в один день... Чего никто не ожидал.

Подведу промежуточный итог моих размышлений: и все–таки ХХ столетие началось в обстоятельствах, с точки зрения безопасности, более обнадеживающих, чем нынешнее.

Никто и не мог представить тогда, в 1900 году, что какие–то 14 лет спустя произойдут события, которые разрушат существовавшую международную систему и нанесут удар по западной цивилизации. Потрясения, последствия которых ощущаются по сей день, проложат в дальнейшем путь к гигантскому и совершенно неповторимому тоталитарному политическому феномену, который после Русской революции 1917 г. и прихода к власти Гитлера в качестве канцлера в 1933 г., будет иметь долгий отклик в мировых делах на протяжении оставшейся части века.

Ответственные ученые мужи в области политики и экономики, несомненно, усмотрели бы в 1900 году в качестве перспективы для века будущего следующее: продолжение империалистических противоречий внутри управляемого Европой мира; патерналистскую опеку европейцев за их азиатскими и африканскими колониями; устойчивое конституционное правление в Западной Европе; неуклонное возрастание процветания, рост научного знания во имя блага людей. И все это оказалось бы ошибкой.

В 60–е и 70–е годы «футурология» превратилась в модное, преимущественно академическое занятие в Соединенных Штатах. Пытаясь создать воображаемые «альтернативы грядущего», «футуризм» олицетворял стремление спроецировать в будущее те тенденции, которые казались доминирующими для своего времени.

Збигнев Бжезинский писал в 60–е годы, что Соединенные Штаты и Советский Союз претерпевают процесс конвергенции в направлении становления, по его определению, технотронной эры, которая будет представлять собою некую технологическую «суперкультуру» с доминирующими в ней «ориентированными на организацию и практицизм интеллектуалами».

Герман Канн и Энтони Вайнер написали в тот же период книгу, названную «Год 2000». В качестве исходного посыла они приняли неизменность международной системы и продолжение холодной войны. Однако их культурологические пророчества, базирующиеся на господствовавшей глобальной тенденции к становлению рациональной культуры, секуляризации [Отделение церкви от государства.], вестернизации, сокращению роли религии, оказались не более чем обобщением американского опыта 60–х годов.

Еще 40 лет назад Даниэл Белл [Известный западный философ, один из авторов теории деидеологизации.] заявлял, что с идеологией покончено. Френсис Фукуяма [Популярный американский политолог. Считает победу либеральной западной демократии и западного государства в конце 20 в. неким завершением всей прошлой истории человечества.] объявил десять лет назад о «конце» истории. Эрнст Геллнер [Американский обществовед.] даже отождествил национализм с «социальной бездной, рожденной ранним индустриализмом» и предсказал при этом: национализм станет со временем менее выраженным и опасным.

Будучи советником по национальной безопасности президента Клинтона, Антони Лейк говорил о том, что американской обязанностью является борьба против национализма, «всех тех, кто попытается повернуть вновь освободившиеся государства к нетерпимым веяниям прошлого».

Так же как и Геллнер, этот деятель принял за аксиому, что что–де национализм это чисто примитивный феномен, от которого излечивает прогресс. Тем не менее, идеология с ним связанная не просто выживает, но и правит бал. Сегодня Соединенные Штаты, Великобритания, Россия принадлежат к числу наиболее шовинистических обществ на земле, история идет своим чередом...

И если я все время смотрю назад, а не вперед, то лишь ради того, чтобы подчеркнуть: как мало нам все–таки удается реально предвидеть, когда мы пытаемся заглянуть в грядущее.

Карл Поппер [Западный философ, создатель концепции «открытого общества».] много лет назад заметил: «По сугубо логическим причинам нам не дано предвосхитить будущий ход истории». Поскольку объем знаний нарастает с огромной скоростью и, как он говорил, мы не можем предвидеть сегодня то, о чем мы узнаем только завтра.

Мы, конечно, можем заниматься проекцией в будущее статистических данных, материализованных тенденций, отталкиваясь при этом от действующих сегодня реальностей. Это делать полезно, но отдача вряд ли будет так уж весома.

Шаблонная мудрость со времени падения Берлинской стены в ноябре 1989 г. утверждает следующее:

Европа и Соединенные Штаты сблизятся еще больше.

Бывшие коммунистические государства будут интегрированы в демократическое сообщество.

Глобализация продвинет экономическую, технологическую вестернизацию и модернизацию развивающихся стран.

Дальнейшая интернационализация общества приведет к большему числу «гуманитарных» интервенций и большему ограничению национального суверенитета.

Только «обманщики», казалось бы, могут возражать против сказанного. И, тем не менее, все эти предположения выглядят все–таки излишне оптимистично.

С началом нового столетия глобализация как доктрина или идеология радикальной дерегуляции (либерализации) мировой торговли, возможно, достигла пика своего влияния. Уже последняя конференция Всемирной торговой организации в Сиэттле (декабрь, 1999 г.) закончилась конфузом. Сенат США отказал президенту в «зеленой улице» для ведения переговоров. Модель радикальной либерализации торговли подвергается сомнению в Азии, уже не говоря об индустриальных государствах Европейского континента, где к этой идее всегда относились скептически. Кроме того, накапливается американо–европейское напряжение вокруг важных проблем в сфере технологического, экономического и политического суверенитета.

Вряд ли и далее может казаться прочной вера, что Россия будет в скором времени инкорпорирована (так у автора — прим. пер.) в западные экономическую и политическую системы.

Приведенные нами выше тезисы содержат скрытый прогноз. В них обозначены реальности, схвачены тенденции, которым предположительно суждено повлиять на ход событий, по меньшей мере, в следующем десятилетии. При этом подразумевается сохранение длительности действия тенденций или, как в случае глобализма, недавнее приметное прерывание такой преемственности взглядов и событий.

Последние же сулят развитие, явно отличное от оптимистических прогнозов, хотя и вполне узнаваемое. Кумулятивный (поворотный) сдвиг порой способен изменить наши представления, ожидания — но без прерывания исторического процесса.

И все–таки разрывы исторического действа происходят. Болезненная трансформация мировой истории совершилась в 1914–1918 годах. Еще один разрыв был вызван к жизни Русской революцией 1917 г. и маршем Муссолини на Рим в 1922 г., а затем последовавшим приходом к власти Гитлера в 1933 году. Еще одним «разрывом» стал крах на Уолл–Стрите в 1929 году.

Альянс Сун–Ятсена [Выдающийся политический деятель Китая, революционный демократ, создатель партии гоминьдан.] с Компартией Китая и Советской Россией в 1924 г. тоже ознаменовал прерывность современной истории Азии, также как и захват Японией Манчжурии в 1931 г. и ее выход из Лиги Наций. И это если брать только первую половину ХХ века.

Упрощенные или спрямленные представления о грядущем дали бы с учетом данного исторического контекста явления того же порядка — пусть и не в буквальном смысле. Ибо ориентированы они на простое повторение хорошо известного из недавнего прошлого (еще один крах, депрессия, новый Гитлер).

Отсюда возможные сценарии развития событий предстают как бесполезные — пусть тот или иной исход и покажется неизбежным. Без этого ведь вообще трудно что–либо сказать о будущем. Хотя, строго говоря, вполне определенно можно сказать о будущем это то, что оно непредсказуемо.

Полезными могут скорее оказаться самые общие суждения: что гегемония власти вызывает к жизни оппозицию; что вакуум власти заполняется; что политические структуры стремятся наращивать богатство и власть; что дьявол живет в истории, и не разум ее господин.

Историк Чарльз Берд однажды сказал, что размышления на исторические темы научили его четырем вещам: «Когда приходит мрак, начинают светить звезды; пчелы, грабящие цветы, дают мед; от кого хочет избавиться Бог, того он прежде всего лишает разума; мельницы Творца мелят медленно, но намалывают крайне мало».

Конечно, приведенные афоризмы бесполезны для вершителей политики. Тем не менее, в них–то и содержится реальное знание того, что принесет нам новое тысячелетие.

Примечание переводчика.

Мир в третьем тысячелетии Когда приходит мрак, начинают светить звезды. Фиаско футурологии или промахи прогнозистов?

Вступление человечества в третье тысячелетие резко активизирует размышления о будущем. Средства массовой информации заполняют предсказания и прогнозы, поток которых не иссякает.

Лидирует в этом отношении, пожалуй, западная печать. В некоторых изданиях уходящее тысячелетие объявлено уже чуть ли не «тысячелетием Запада». С тех же позиций многие футурологи пытаются представить перспективы грядущих веков. Западоцентризм — застарелая «болезнь», которой и у нас в России кое–кто успел переболеть. Тезису о всеединстве, многообразии, многополярности, наконец, изначальной сложности мира по–прежнему уготована трудная судьба.

Тем примечательней, что в ряде солидных западных изданий появляются статьи, отражающие в концентрированном виде не только западную точку зрения на будущее. В них явно доминируют элементы трезвого исторического видения — без отчаянных перекосов в западоцентризм. Издающаяся в Европе и на других континентах англоязычная газета «Интернешнл Геральд Трибьюн» опубликовала в начале года пространную статью известного обозревателя Уильяма Пфаффа под броским названием «Идеология еще многое значит в мировой борьбе за власть». На самом же деле, статья носит острый дискуссионный характер, а потому ряд ее положений могут показаться весьма интересными не только западному, но и российскому читателю. Ниже публикуется перевод статьи.

Послесловие переводчика. Путешествуя в лабиринтах Интернета с богато представленной в нем западной прогностикой о судьбах людей и мира в новом тысячелетии, я обнаружил не совсем обычную для подобных материалов статью. Автор, периодически пишущий для престижной англоязычной прессы («Интернешнл Геральд Трибьюн», «Лос Анджелес Таймс»), выступает не столько в жанре предсказателя, сколько, по нашему — аналитика и публициста, предупреждающего от скороспелых прогнозов. Может быть, ряд суждений У. Пфаффа покажется читателю излишне парадоксальными, но у него свое видение истории, свои оценки, которые могут с нашими не совпадать. Вместе с тем, хотелось бы отметить верную авторскую мысль — нельзя всему миру навязывать шаблонные схемы будущего. Да и предсказуемо ли будущее вообще, когда футурология — как «наука», увы, потерпела фиаско. Об этом мы подробно писали в статье «Уходит грозный век» (см. «Фактор», № 2, 1999).

Рустем Севортьян, доктор политических наук.

Опубликовано впервые на сайте Фактор on-line.